В полдень следующего дня Линор спустилась в столовую. Она легла спать в восемь вечера, но всю ночь пролежала без сна, то и дело начиная плакать в подушку. Линор только старалась не всхлипывать слишком громко, чтобы Аллан не услыхал из своей комнаты.
Да, конечно, он всеми силами старался ее поддерживать, но она все равно чувствовала себя безумно одинокой. Да, конечно, судьба ребенка его волнует… Но дитя все же растет внутри нее, а значит, все, что с ним происходит, происходит и с самой Линор. И Аллан здесь ничем не может помочь.
Линор погладила свой живот.
— Слышишь, Наследничек, сегодня я попробую покушать побольше, как советует твой папа. Ты, наверное, проголодался там, у меня внутри?
Она снова попыталась представить беззащитного кроху, свернувшегося маленькой рыбкой в ее животе. Но глаза тут же наполнились слезами. Этот ребенок изменил ее жизнь, изменил саму Линор — заставил ее повзрослеть и стать другим человеком. И теперь ради ребенка надлежало быть сильной.
В любом случае, Линор собиралась дать малышу жизнь и оставаться ему матерью до конца своих дней. Она не знала, что скажет на это Аллан, но решила не придавать его словам значения. Вот если бы он любил ее, тогда от него можно было бы ждать поддержки…
Линор вошла в кухню неслышно, и Аллан, сидящий с газетой в руках, не сразу обернулся. Но когда хлопнула дверь, тут же поднялся молодой женщине навстречу.
— С добрым утром! Будешь завтракать?
— Да.
Аллан открыл дверцу холодильника.
— Пожарить тебе яичницу с беконом?
— Я могу и сама…
— Ты лучше садись, я все сделаю.
Она опустилась в кресло и безучастно наблюдала, как светловолосый мужчина возится со сковородкой, нарезает бекон тонкими ломтиками. Движения его казались механическими, как у робота.
— Спасибо.
— Не за что. Ты хорошо спала?
— Не очень.
— Я тоже всю ночь не мог уснуть, — сообщил он, выливая яйца на сковородку.
— Я все думала о Наследничке.
— И я тоже. — Он налил в бокал апельсинового сока и протянул Линор. — Вот, попей, пока яичница жарится. Так о чем я? Ах да, я думал о малыше. И о тебе.
— Со мной все в порядке. — еще произнося эти слова, Линор поняла, как лживо они звучат. Особенно если глаза того, кто говорит, красные, а веки припухли от слез.
— То есть я имею в виду, что все будет в порядке, как только станет известно… Ты понимаешь, о чем я…
— Понимаю.
Линор взглянула ему в глаза и увидела в них, как в зеркале, свои же боль и тревогу. Он страдал не меньше, чем она, и сердце ее потянулось к нему как никогда доселе. Но она постаралась остаться внешне спокойной.
— Знаешь, я много размышляла этой ночью.
— Звучит серьезно. — Аллан снял с огня сковородку и переложил горячую яичницу на тарелку, после чего подал ее Линор. Потом сам сел напротив, поставив локти на стол.
Звучит серьезно? Это и в самом деле было серьезно. В свой первый день в Лондоне Линор, помнится, в порыве гнева назвала Аллана донором спермы. За несколько недель он заставил ее думать о нем как об отце ребенка. Поведет ли он себя в самом деле как отец, это и надлежало сейчас узнать.
— Я приняла решение, Аллан. Каковы бы ни были результаты анализов, что бы ни сказал генетик, я оставляю этого ребенка. Я люблю Наследничка. Он или она — часть моей семьи. Точнее, моя единственная семья, и количество хромосом это не изменит. Я хочу, чтобы ты это знал.
Аллан глубоко вздохнул, как ей показалось, с облегчением.
— Я рад. Я не знал, что ты предпочтешь, но подчинился бы любому твоему решению. Теперь сделать это мне будет очень легко.
Хотя слова Аллана звучали убедительно, Линор все же не могла до конца ему поверить. Сможет ли этот честолюбец любить неполноценного ребенка? Она хотела спросить, но не решалась.
— Я очень боялся, что ты решишь иначе, — добавил Аллан.
Линор подняла голову.
— Правда?
— Клянусь тебе! Что бы ни сказали врачи, я уже люблю моего ребенка до боли.
Голос его чуть дрогнул, и у Линор от несказанного облегчения на глаза навернулись слезы.
— Как хорошо, что мы думаем совершенно одинаково.
— Да. И еще: раз уж мы приняли решение, можно отказаться от дополнительных обследований.
— Нет, — замотала головой Линор. — Я могу вынести что угодно, но только не эту неопределенность. Мне нужно знать. Я все равно буду любить ребенка, но не смогу жить еще четыре месяца под дамокловым мечом. Ты считаешь, что это глупо?
— Вовсе нет. По-моему, ты права.
— А ты, по-моему, очень благородный человек.
И заботливый, и добрый, и… Боже, как же сильно она нуждается в нем сейчас!
— Так ты согласен, чтобы я полностью прошла обследование?
— Да, конечно. В конце концов, кто знает, какие дурные гены я мог унаследовать от моего отца?
— Мне бы и в голову не пришло, что что-то неладно с тобой.
— Зато мне пришло именно это. — Взгляд Аллана стал холодным и отстраненным. — Я сегодня же позвоню твоей матери в Нью-Йорк. Закажу для нее билет на ближайший же рейс. У тебя есть ее телефон?
— Нет, — поспешно отозвалась Линор. — Спасибо, но лучше не надо вызывать ее сюда.
Аллан ничего не спросил, но вопрос стоял у него в глазах. Линор понимала, что лучше сменить тему, но не знала, как это сделать. Кроме того, Аллан, желая сделать ей приятный сюрприз, мог пригласить ее мать и по собственной инициативе… Лучше сказать правду сейчас, чем потом поплатиться за молчание.
— Аллан, я должна тебе рассказать кое-что о моей матери.
— Если не хочешь, не говори.
— Нет, это нужно сделать. — Линор обвела губы кончиком языка. — Когда моя мать узнала, что я беременна, она потребовала от меня избавиться от ребенка… А если она узнает, что малыш может оказаться не совсем нормальным… В общем, я не хочу ее видеть и не хочу, чтобы она знала о результатах обследования.